Наполеон в романе Пушкина «Евгений Онегин»
Образ французского императора Наполеона Бонапарта грозной тенью навис над всей литературой 19 века.
С этой исторической фигурой связывались не столько политические, сколько нравственно-этические идеи, которые наиболее ёмко сформулировал в романе «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский.
В вопросе Раскольникова «Тварь я дрожащая или право имею?» слышится отголосок пушкинского предостережения, озвученного поэтом в романе «Евгений Онегин»:
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Слово «тварь», которое использует Достоевский, — прямая реминисценция из «Евгения Онегина».
Раскольников сравнивает себя с Наполеоном, Магомедом, размышляя над тем, можно ли совершить убийство ради великой цели.
Этот вопрос подводит нас к порогу, за которым начинается преступление. А первым задал его Пушкин. Размышляя о поколении своих современников, поэт констатировал: «Мы почитаем всех нулями, а единицами – себя».
Пушкин ненавидел человеческую гордыню. Можно сказать, что образ Наполеона был для поэта её олицетворением. Кроме того, любое подражательство Пушкин считал неприемлемым. Подражание духу иноплеменного превозношения над прочими виделось поэту симптомом наступающих духовных болезней общества.
Наполеон для Пушкина – враг России.
Описывая приезд Татьяны в Москву, поэт любуется Петровским замком, временной резиденцией французского императора перед тем, как город запылал в 1812 году.
…Вот, окружён своей дубравой,
Петровский замок. Мрачно он
Недавнею гордится славой.
Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.
Не праздник, не приемный дар,
Она готовила пожар
Нетерпеливому герою…
Пушкин гордится тем, что Россия не покорилась захватчику. Славой этой победы была окутана юность поэта. Он и его друзья-лицеисты выросли в культе поклонения героям 12-го года.
Тем больнее было видеть Пушкину в 1820-х годах, что идеи мирового господства и прославление Наполеона снова набирают обороты в молодой дворянской России, едва опомнившейся от роковых потерь.
Маленький «наполеончик» пушкинского романа – Евгений Онегин — смотрит на людей снисходительно и самовлюблённо. Конечно, он не мечтает захватить и подчинить себе мир, но чувство превосходства над ближними ему присуще.
Для Онегина важно, как его воспринимают, что о нём говорят.
«Разве можно сопоставить кровопролитные наполеоновские войны и скуку светского эгоиста?» — спросите вы. Можно и нужно, ведь у них общий корень – гордыня.
Именно она толкает Онегина на преступление, коим является убийство Ленского. По-человечески надо было бы вообще не затевать злой ссоры. По крайней мере, осознав свою ошибку, следовало попросить у Ленского прощения и покончить дело миром.
Но Онегин не делает и этого, боясь, что его сочтут трусом.
Убить человека, совсем юношу, из страха быть осмеянным, — апогей гордости и тщеславия, их торжество.
Это и есть та грань, за которой кончается всё человеческое. Переступая её, Онегин бежит от самого себя и надолго пропадает из поля зрения читателя.
Таким образом, тень Наполеона и тянущаяся за ней идея превосходства единиц над «нулями» видится Пушкину гибельной для человеческой души. Он прямо говорит об этом на страницах своего бессмертного романа.